Вблизи большого города, по широкой проезжей дороге шёл старый, больной
человек. Он шатался на ходу; его исхудалые ноги, путаясь, волочась и
спотыкаясь, ступали тяжко и слабо, словно чужие; одежда на нём висела
лохмотьями; непокрытая голова падала на грудь… Он изнемогал. Он
присел на придорожный камень, наклонился вперёд, облокотился, закрыл
лицо обеими руками, и сквозь искривленные пальцы закапали слёзы на
сухую, седую пыль.
Он вспоминал… Вспоминал он, как и он
был некогда здоров и богат, и как он здоровье истратил, а богатство
роздал другим, друзьям и недругам… И вот теперь у него нет куска хлеба,
и все его покинули, друзья ещё раньше врагов… Неужели ж ему унизиться
до того, чтобы просить милостыню? И горько ему было на сердце и стыдно. А слёзы всё капали да капали, пестря седую пыль. Вдруг
он услышал, что кто-то зовёт его по имени; он поднял усталую голову — и
увидал перед собою незнакомца. Лицо спокойное и важное, но не строгое;
глаза не лучистые, а светлые; взор пронзительный, но не злой.
— Ты всё своё богатство роздал, — послышался ровный голос. — Но ведь ты не жалеешь о том, что добро делал?
— Не жалею, — ответил со вздохом старик, — только вот умираю я теперь.
—
И не было бы на свете нищих, которые к тебе протягивали руку, —
продолжал незнакомец, — не над кем было бы тебе показать свою
добродетель, не мог бы ты упражняться в ней?
Старик ничего не ответил и задумался.
—
Так и ты теперь не гордись, бедняк, — заговорил опять незнакомец, —
ступай, протягивай руку, доставь и ты другим добрым людям возможность
показать на деле, что они добры. Старик встрепенулся, вскинул
глазами, но незнакомец уже исчез; а вдали на дороге показался прохожий.
Старик подошёл к нему и протянул руку. Этот прохожий отвернулся с
суровым видом и не дал ничего. Но за ним шёл другой — и тот
подал старику малую милостыню. И старик купил себе на данные гроши
хлеба. И сладок показался ему выпрошенный кусок, и не было стыда у него
на сердце, а напротив: его осенила тихая радость.